радости.
Закончив болтать с девушкой, я вылез из ниши и двинулся на поиски подъёма.
Благодаря тому, что Нейфила в детстве немало времени просидела в библиотеке Великого Дома, готовясь стать искательницей, она в самом деле многое знала о Бездне. Например, когда я послал ей картинку жёлтого кристалла, она мгновенно опознала в нём гелиотор. Его добывали на третьем слое, ограняли, превращая в артефакты-светляки, и помещали в налобные фонарики, лампы и уличные фонари.
«Увидишь крупный гелиотор, с кулак и больше, не касайся его, — предупредила Нейфила. — Они нестабильные, трескаются, а то и взрываются. Осколки пробивают даже плотную одежду».
Я как раз наткнулся на гигантский кристалл, который разросся так, что почти доставал мне до пояса. Он преграждал дорогу, и я хотел перебраться через него, но после предостережения девушки предпочёл обойти нарост по широкой дуге. Увы, избежав одной угрозы, я тотчас вляпался в лужицу густой лиловой жидкости, поверхность которой слабо пузырилась.
Наступив на неё, я перестал чувствовать часть ноги. Она будто онемела — странное ощущение, ведь она представляла собой переплетение червей. Я кое-как отпрыгнул, едва не свалившись в лужу лицом вниз. За считанные секунды ступня и кусок голени оплавились, превратившись в лиловую жижу наподобие той, в которую я влез.
Будь я человеком, погиб бы на месте от боли — или как минимум стал бы калекой. Но в бытии безликим имелись свои преимущества: ногу я восстановил, после чего стал вдвое усерднее смотреть, куда ступаю.
Согласно Нейфиле, Бездна полнилась такими ловушками. Искатели называли их аномалиями. Иногда они скрывали за собой нечто полезное — артефакт или ценный ингредиент, а то и рудную жилу, драгоценные камни которой обрели чудодейственные свойства. Но чаще аномалии оказывались пустышками… смертельно опасными пустышками. Лужа слизи, или дрожь-студень, относилась к последней категории.
О природе аномалий ходило немало теорий, как и о происхождении самой Бездны, однако все они были голословными. Даже Дом Падших, сообщество магов и подчинявшихся им религиозных фанатиков, что посвятили жизни разгадыванию загадок Бездны, не приблизился к её познанию.
Справедливости ради, мало кто рисковал общаться с падшими. Чужаков они убивали, обращали в рабство или пускали на безумные эксперименты во славу Бездны. Потому-то они и рассорились со всеми, превратившись в преследуемых изгоев.
За разговорами с девушкой время летело незаметно. Я выбрался из большой пещеры в запутанное переплетение проходов с низким потолком и густой плесенью, покрывавшей стены. Отчасти её вид напоминал коридоры аванпоста. Я заподозрил, что Верье черпал вдохновение для них в образах третьего слоя.
Заговорившись с Нейфилой, я утратил бдительность — и вскоре поплатился за это. Над головой раздалось тихое шуршание. Я вскинул голову и увидел, что надо мной навис омерзительный жук, похожий на огромного клопа с раздутым полупрозрачным брюхом.
Это что ещё за чертовщина?
По спине прокатилась жаркая волна дурного предчувствия. Я попытался отпрыгнуть, но было поздно. Жук отцепился от потолка и полетел вниз. Я успел убрать голову; он приземлился на плечо. С мерзким хлюпаньем его живот лопнул. На меня выплеснулась тошнотворная жидкость, которая принялась жечь не хуже огня.
Тело пронзила боль. Зашипела растворяемая плоть, над ней закурился дымок. К счастью, кислоты было мало и она быстро выдохлась, но вверху послышался шелест множества лапок: за первым жуком следовали другие.
Во мне проснулась ярость. Уж от проклятых насекомых я ещё не бегал! Второго жука я ждал во всеоружии, широко распахнув пасть на груди, и он беззвучно провалился в неё. Были опасения, что кислота повредит что-то внутри, но нет — я ощутил успокаивающую волну насыщения, как и всегда.
Колония жуков насчитывала десятка полтора особей. Я сожрал их всех, благо бесхитростная тактика безмозглых тварей сводилась к одному — нависнуть надо мной и сорваться прямо в подставленную пасть. На смерть они шли без колебаний. Под конец меня переполняла энергия: в одном насекомом её было не то чтобы много, но это с лихвой окупалось их числом.
Я заменил шар жабы со второго слоя на клубок жука. На пользу от воспоминаний я не рассчитывал, но вот кислоту в перспективе можно приспособить под свои нужды.
Жаль, что одновременно я мог держать только пять шаров, не считая безликого. Один уходил на облик Каттая, над которым я и работал больше всего, так как видоизменения одной формы не влияли на другие.
Проще говоря, встроив шипы тушканчика в тело мальчишки, я не мог применить их в форме безликого. Ещё в моём арсенале хранились: тушканчик, от которого не следовало избавляться, пока я не доделаю механизм безболезненной стрельбы иглами; нетронутый мертвоплут, что манил электричеством и полётом; а также Нейфила в качестве довеска.
Перевоплощаться в девушку я не стремился и даже не проверял, доступна ли эта форма. Во-первых, это был бы… странный опыт. Во-вторых, воплощение могло запустить переваривание души, невзирая ни на какие барьеры.
Но всё-таки… Что это за твари?
«Едкоклопы. Они часто встречаются. Первый падает на жертву, чтобы убить, а остальные спускаются, чтобы всосать жижу, в которую она превратится».
Жуки-самоубийцы. Какая прелесть. И как они ещё не вымерли?
«Монстры избегают их, потому что кислота едкоклопа очень опасна. Я и не подозревала, что безликие способны переваривать эту дрянь».
Я внутренне хмыкнул.
Я тоже.
Я замер, поняв, какую глупость сморозил.
Для Нейфилы я был безликим, пусть и разумным. Но такие оговорки заставят заподозрить неладное даже самого доверчивого человека в мире. Да что там! Я ведь ничего не знаю о Лабиринтуме, хотя, по идее, прожил тут большую часть жизни. Одно это должно навести девушку на мысль, что со мной что-то нечисто.
Впрочем, если я не могу доверять голосам в голове, что тогда вообще заслуживает доверия?
Ощутив перемену в моём настроении, Нейфила примолкла. После этого я брёл в тишине, стараясь уловить движение ветра. Он-то и выведет к подъёму на второй слой…
Стоял мёртвый штиль. Одна пещера переходила в другую, невыразительно горели гелиоторы, возле которых разрастался разноцветный мох, — но кроме его оттенков более не менялось ничего. На развилках я выбирал проходы с уклоном наверх, однако это ни на что не влияло.
Голод я утолял едкоклопами. Но как развеять скуку блуждания в однообразном лабиринте?
Уткнувшись в очередной тупик, я решил сделать привал — и едва не уселся в раскинувшийся между валунами дрожь-студень. Если и были у безликих инстинкты, которые предупреждали о таких опасностях, я их успешно лишился.
Это само по себе было странно. К тому же нескладному телу безликого приходилось тяжело в этом царстве камней всех форм и размеров. Я часто терял равновесие, запинался и скрёб макушкой низкие своды. Природа явно невзлюбила за что-то безликих, поселив их в среду, где у них не получалось толком развернуться.
Отбросив бессмысленные рассуждения, я отыскал укромную каменную нору и прислонился к холодной стене.
Потянуло спать. После первой встречи с Бонвьином я редко позволял себе отдыхать: постоянно развивал способности и готовился к открытому противостоянию со старухой.
Когда же я в последний раз урывал пару часов сна?
Два дня назад или три? Может, четыре?
На аванпосте не было часов. Его распорядок определяла Нарцкулла, которая не нуждалась во сне и того же ожидала от своих рабов. А после того как великий посвящённый вернулся с Кристаллом Силы, я и глаз не сомкнул — по понятным причинам.
Я принял облик Каттая, чтобы поудобнее устроиться в выбранном укрытии. Меня моментально укутала непроглядная тьма; гелиоторов поблизости не было.
Если и застужусь, не страшно. Смена формы избавит от всех проблем.
«Ты не боишься?»
Вопрос Нейфилы был странным, но я обрадовался и такому. Общение с ней было лучше одиночества посреди темноты третьего слоя.
А почему должен?
«У Монстров Лабиринтума великолепное чутьё. Обычно они обходят безликих стороной, если не сбиваются в крупные стаи, но люди для них всегда лакомая добыча. Особенно те, что бродят, затерянные
